Констанс вдруг показалось, что она слышит лишь голые факты, прикрывающие нечто более серьезное, то, что Чарлз, возможно, никогда еще никому не рассказывал. Выждав паузу, она осторожно спросила:
— И что же случилось, когда вам исполнилось восемнадцать лет?
— Я встретил девушку. — Он горько улыбнулся. — Любовь всей жизни! Знаете, как это бывает в восемнадцать? Мы познакомились, когда я поступил в университет, а на Рождество поехали в Суррей знакомиться с папой.
— И что? Она ему не понравилась? — тихо осведомилась Констанс. Ей казалось вполне реальным, что властный отец Чарлза мог осудить эту связь.
— О нет! Напротив! Она ему понравилась, даже слишком, — горько усмехнулся Чарлз. Констанс силилась разглядеть лицо Чарлза, но темнота скрывала его черты. — Она ему очень понравилась…
— Неужели они?..
— Вот именно. Ему нравилась она, а ей — его толстый бумажник. Теперь я думаю, что с ее помощью отец хотел преподать мне урок: показать, что за деньги можно получить все… Я хорошо усвоил этот урок.
— Но я не верю! Не верю, что все в этом мире продается и покупается! — горячо возразила Констанс.
Чарлз пожал плечами, глубоко вздохнул и ровным голосом ответил:
— Как я уже сказал, нет правил без исключений.
— И сколько это у них продолжалось? — настойчиво спросила Констанс.
— Несколько месяцев. Любовницы не задерживались в постели отца особенно долго. Он откупился от нее автомобилем и парой-тройкой дорогих безделушек, после чего они расстались почти что друзьями. Я слышал, на следующий год эта цепкая девица поступила в другой университет. Она — не промах, она знает цену жизни.
Так вот в чем причина его редких посещений Стэйн-холла! — осенило Констанс. Это место может невольно разбередить старые раны, напомнить о прошлом.
— Вы говорили об этом с отцом после ее отъезда? — спросила она Чарлза.
— Никогда. Мы с ним общались только по телефону, а потом Господь призвал его к себе. Отец никогда не требовал от меня объяснений, да и я от него тоже.
— Простите, Чарлз, — сказала Констанс. В глазах ее стояли слезы.
— Не знаю, зачем я вам все это рассказываю.
— Может, потому что пришло время с кем-то поделиться? — предположила она, ловя его взгляд. Но через мгновение лицо Констанс изменилось, и она испуганно зашептала: — Нет, Чарлз, не надо…
Новый поцелуй был совсем не похож на тот, которым они обменялись несколько месяцев назад. Теперь губы Чарлза под неистовым напором необузданной страсти впивались в Констанс нетерпеливо, почти агрессивно. Он навалился на нее всем телом, и полутемный сад с ароматами цветов и тихим шорохом ночных птиц растворился где-то за пределами сознания.
И вдруг все вернулось на свои места. Поцелуй прекратился так же неожиданно, как и начался.
Чарлз торопливо вскочил на ноги и сказал прерывающимся от волнения голосом:
— Пойдемте лучше домой, Констанс.
— Пойдемте… — эхом отозвалась она, не в силах пошевелиться.
— Воображаю, что подумал бы ваш брат, если бы застукал нас с вами в столь щекотливой позе, — усмехнулся Чарлз, вглядываясь в ее лицо.
— И совершенно напрасно воображаете, — откликнулась Констанс.
— Напрасно? Вы полагаете, мне очень хотелось вас отпускать?
— Меня ни капли не волнуют ваши желания, — рассердилась Констанс. — До щекотливой, как вы изволили выразиться, позы дело попросту не дошло бы. И еще кое-что. Вы сильно ошибаетесь, ставя знак равенства между цинизмом и жизненным опытом. Первый появляется в результате разочарования, а второй накапливается вместе с житейской мудростью. Эти два понятия совершенно разные, уж поверьте.
— Думайте как угодно, — угрюмо отозвался Чарлз, и Констанс показалось, что он задет ее словами. Во всяком случае она не просила его изливать душу — это был его выбор.
— Констанс, Чарлз! Где вы? — послышался голос Бренды.
— Уже идем! — бодро крикнул Чарлз. Он пришел в себя гораздо быстрее Констанс, и голос его звучал совершенно спокойно. — Мы вышли подышать, у вас в саду так мило!
Чарлз просидел у них еще час. Когда же он наконец собрался уходить, Констанс так резво вскочила, что Бренда и Саймон, неверно истолковав ее порыв, многозначительно переглянулись.
— Да-да. Проводи Чарлза до дверей, пока мы с Саймоном уберем со стола, — с ангельской улыбкой промурлыкала Бренда.
О Господи! Да они, видно, решили, что мне не терпится побыть с ним наедине! — пронеслось в голове Констанс. Все же она послушно последовала за Чарлзом в прихожую, молясь, чтобы прощание не затянулось надолго.
— Да не нервничайте вы так! — с усмешкой посоветовал ей Чарлз, очутившись в темном коридоре.
— А кто нервничает? Не понимаю, с чего вы это взяли.
— Господи, да вы похожи на затравленного зверя!
Он прислонился к двери с таким видом, словно в запасе у него было все время мира, а Констанс с досадой возразила:
— Ни на кого я не похожа! Просто…
— Что? — Он лениво скрестил на груди сильные руки. — В чем же тогда дело?
— Просто они думают…
— Ну же, Констанс, смелее! Что они думают? — подстегивал Чарлз, явно забавляясь ее замешательством.
— Им кажется, что мы друг к другу неровно дышим, — еле слышно выговорила она. Щеки ее пылали, ладони противно повлажнели. — А мне не хочется вводить их в заблуждение.
— Что касается меня, то я с ними вполне согласен. Да, вы мне очень нравитесь, — уверенным тоном заявил Чарлз. — Очень. Понимаете?
— Я понимаю только то, что интересую вас исключительно как объект сексуальных домогательств, — парировала Констанс, глядя на него в упор, и невольно удивилась, до чего спокойно звучит ее голос.